Роковая птица иволга

Зарисовка из детства:
Полянка в лесу. На полянке горит костерочек. Над костерочком висит котелочек. У костерка на бревнышке сидит моя мамуля в телогреечке, мешает в котелочке остроганной ольховой веткой и мурлычет: "Выткался над озером алый цвет зари.." После слов : "где-то плачет иволга, схоронясь в дупло...", песня прерывается ремаркой: "Хороший поэт был Серёга Есенин, но зоологию ни фига не знал! Иволгу в дупло палкой не загонишь!"

Милая и романтическая птичка эта доставила нам хлопот. Причем дважды. Как-то одна семейка иволг вопреки обыкновению свила гнездо не высоко в кроне дерева, а на всего лишь пятиметровой тоненькой березке, причем над торной тропой в пригородной зоне отдыха. И свила так бездарно, что подросши, птенцы оттуда повываливались. Двое из них во всяком случае.

Место, как я сказал, было людное и собачное, к тому же иволги не кормят выпавших на землю птенцов, они и в принципе на землю почти не спускаются. Так что у преждевременных слетков шансов не было бы вообще, если бы не выпали они буквально на головы братьям Лукояновым из нашей походной компании, личностям в прикладной биологии уже поднаторевшим. Положить птенцов обратно в гнездо было невозможно и мальчишки иволжат забрали домой. Одного оставили себе, другого принесли нам с мамулей. До этого мы уже успешно выкармливали дроздят, скворчат и врановых, но тут проблема была на порядок сложнее. Если все вышеупомянутые за милую душу лопали творог, крутое яйцо, а то и хлеб с молоком, ну в крайнем случае мух и земляных червей, то новые питомцы оказались, как и говорилось про них в литературе, крайне разборчивыми. Только насекомые! Причем далеко не все.
К тому же как назло, через пару дней после появления у нас птенца сильно похолодало, месяц стояла жуткая для июля погода, с ветром и дождями, все шестиногие попрятались кто куда и наскрести пропитания немаленькой птичке было сложно. Когда чуть пригревало, можно было наловить мелких кобылок, а так приходилось раскапывать холмики черных земляных муравьев-лазиусов в поисках их коконов ("яиц" ). В довершение всего иволжонок ещё не только не клевал еду, но даже и клюва не раскрывал и все эти деликатесы долгое время приходилось запихивать силой. Так что "теплых " слов в адрес питомца было сказано немало. Бились мы с ним, как мне тогда казалось, очень долго. В детстве время идет по-другому. Ну что сейчас месяц с небольшим?

Постепенно приноровились, подопечный наконец дотумкал разевать рот перед кормежкой, а там и клевать стал. И постоянно верещал требуя пропитания. К счастью, потом появилось очень много гусениц крапивницы, а иволга наряду с кукушкой единственная птица потребляющая волосатых гусениц. Так что когда погода улучшилась, добыча пропитания сделалась просто забавой: всего то залезть в заросли крапивы вокруг помойки и, чертыхаясь, набрать со жгучих вершинок пригоршню гусениц. Раз пять в день.

Поведение у него было малоинтересное, целыми днями сидел на жердочке над подоконником, перепархивать стал поздно и неохотно. Запомнились его непривычно голубые лапки и ажиотаж, с которым он расправлялся с крупными гусеницами бражников, иногда ему перепадавшими. Проглотить личинку толщиной с палец он не мог, поэтому ухватив добычу за один конец, с размаху бил её о жердочку так, что брызги летели. Хорошенько выбив все лишнее птенчик с трудом заглатывал потерявший упругость деликатес и погружался в блаженную, но недолгую дремоту.

К началу августа он вполне оперился, хотя не окрасился в желто-черный цвет, оставшись зеленовато-серым. Видимо, это была самочка. Еду он хватал активно, но от любых заменителей категорически отказывался. Поэтому на зиму мы его оставить не рискнули, и выпустили в лес, где вовсю шныряли его вставшие на крыло собратья. До их отлета оставалось ещё около месяца и шанс на то, что он освоится в природе и примкнет к сородичам, хоть и небольшой, но был. А вот выходить его братца мальчишки не сумели, он погиб в первые же дни.

Опупея с выкармливанием иволжонка разразилась, кажется, в 1969 г. Долгое время мы после этого картинно передергивались и возводили очи горе, заслышав флейтовые свисты или отчаянное мяуканье иволги. Дескать, во, как она нам... И чтобы вы думали? Птичка эта снова дала нам прикурить, причем совершенно неожиданным образом.

Может кто помнит такой журнал "Кругозор"? У которого вместо части страниц были гибкие виниловые диски, и который можно было целиком ставить на проигрыватель? Так вот, на нас в результате замысловатой комбинации вдруг вышел корреспондент журнала этого, В. И. Скорятин. Ему, вишь ты, приспичило записать для своего издания голос иволги. Мы с мамулей никак не могли взять в толк по общей серости своей, на фиг сдалось для этого тащиться в Кострому; что вокруг Москвы биостанций и орнитологов нет, которые в лучшем виде все организуют? Спросить об этом во время довольно интенсивной подготовительной переписки как-то постеснялись, и почти целый год так и пребывали в легком недоумении.

Наконец все сложилось: у иволг начался гнездовой сезон, Валентин Иванович оформил командировку в Нерехту и, зажилив в Радиокомитете, где работал по совместительству, офигительный швейцарский магнитофон, нагрянул к нам.
Ещё по переписке он показался нам неплохим человеком, а по личному знакомству и вообще оказался классным мужиком. Поэтому мама так в лоб его и спросила:а пошто-ж за столько-то верст киселя хлебать, что поближе иволг не найти? Ответ оказался прост. "Журнал же всесоюзный, нельзя же его только на московском материале делать!"
И отправились мы делать репортаж на костромском материале. Алгоритм был довольно прост:попытаться найти гнездо иволги и около него сделать запись и по возможности снимки. Время на это было три дня.

Лазить по лесу нам было не привыкать, Валентин Иваныч, повторюсь, был весьма симпатичным дяденькой и помочь ему было приятно, но... Причем целых два НО. Во-первых, иволга - не какой-то там дрозд, гнезда вьет в верхнем ярусе леса, ловко маскируя постройки на концах ветвей. И. если честно, до этого нам её гнезда видеть и не приходилось, поскольку как-то нужды в них мы не испытывали.

Во-вторых, я как раз сдавал выпускные, В. И. в аккурат явился к нам утром, когда я блаженно отсыпался после сданной накануне геометрии. И вот вместо того, чтоб зубрить, кажется историю, я три дня с утра до вечера таскался по лесу с рюкзаком, в котором был тщательно упакована драгоценная швейцарская техника. А весило заморское чудо 12 кг. То есть вдвое больше чем магнитофон "Репортер", штатное вооружение тогдашнего советского радиожурналиста. Зато, по словам В. И., качеством его превосходило примерно впятеро. Что имело в данном случае решающее значение. Птичку в лесу записывать - это тебе не передовика на митинге.

Прочая аппаратура тоже впечатляла. Я хоть фотоделом не увлекался, но знал, что чешская "Практика" есть лучший фотик, который, по крайней мере теоретически, можно встретить в продаже. Снабженный внушительным телевиком, он питал надежду снять иволгу во всей красе. Увы, надеждам этим не суждено было сбыться.

Зато другой фотоаппарат без дела не остался. Этот уникум я единственный раз видел в деле. Камера "Любитель-6", снимать которой было надо держа её на уровне пупа и глядя сверху в раскрытую наподобие колодца верхнюю крышку-видоискатель. Там на зеркале наводилось на резкость изображение одним объективом, а другой через зубчатую передачу синхронно выводил картинку на пленку. С кадрами 60 на 60 мм. У В. И. он был заряжен цветной пленкой ушедшей целиком на пейзажные снимки.

Нас слегка позабавило то, что В. И. будучи как по профессии, так и по общему развитию, человеком весьма сведущим, был тем не менее удивлен безмерно некоторыми само собою разумеющимися для нас вещами. Так, южанца по происхождению, то ли из-под Краснодара, то ли из Донбасса, его поразили размеры окрестных населенных пунктов. "Село в 15 дворов?! Да это даже не хутор, выселки какие-то!"

А уж от костромского июньского разнотравья он просто обомлел. Как-то не попадал он раньше во время цветения лугов в наши широты. А под Москвой-де, все такое давно повытоптано и повыдергано (1975 г ). Потому вся пленка к "Любителю" была потрачена на ковры из дремы, гвоздики пышной, колокольчиков и поповника, застилавшие в ту пору опушки.

За эти три дня мы начисто стоптали ноги, не однажды промокли до нитки под стремительными ливнями, точнее под пропитывавшей после них лес водой. От дождя-то под пленкой отсидишься, а ждать, пока с подлеска сбежит вся вода все равно некогда. Рюкзак с техникой оттянул мне все плечи, у мамы от напряжения лопнул сосудик в глазу и к концу поисков она озирала мир налитым кровью вурдалачьим взглядом, но гнезда иволги среди десятков различнейших встреченных птичьих обиталищ мы так и не нашли. Снять искомую птицу навскидку тоже не удалось, уж очень они осторожны и держатся все время высоко. Да и с записью голоса долгое время ничего не выходило. И только за 20 (!) мин до окончательного ухода из леса, В. И. наконец сделал безупречную по качеству запись, которой не мешали ни ор заполошливых и вездесущих дроздов-рябинников, ни тарахтение мопеда, ни ветер, ни дождь.

В последний вечер у нас дома после радостного чаепития он быстренько сварганил лирическое интервью с мамулей, которую хваленый швейцарский агрегат в отличие от иволги записал совершенно непохоже и малоприятно. Тем не менее композиция эта из голоса иволги и мамулиного шамканья вошла, не знаю уж за какие достоинства, в число 12 лучших публикаций журнала за год.

За учебники все эти дни я, понятное дело не брался, но законную свою четверку по истории, помнится, получил. Отходили мы с мамой от нервного напряжения и физических нагрузок - три дня барахтанья в подлеске с запрокинутой к вершинам древес головой!- наверно с неделю. Но хотя эпитеты в адрес иволги стали ещё цветистей, вспоминали мы об этом эпизоде не без удовольствия. В. И. мы, видимо, оказались небезразличны, он и у нас тогда каждый день засиживался допоздна, в гостиницу отнюдь не торопясь, и после ещё какое-то время с нами переписывался, достаточно душевно и неформально. Личностью он впоследствии оказался довольно известной в журналистских кругах, за творческим его путем мы хоть и пунктирно, но следили долго; когда его в середине 90-х не стало, многие ведущие СМИ отдали дань его памяти. Правда последним и наиболее масштабным его проектом была работа над "загадкой гибели Маяковского", занятие, на мой взгляд малопочтенное, но это уж совершенно другая история...