ОПУСЫ или кое-что из жизни рыжего Афгана. (Опус №0) начало.

Этот опус очень тяжелый для восприятия впечатлительных людей, по-этому заранее предупреждаю - слабонервным не читать (Ваганова)
Ошибаешься, мальчик! зла нет,
Зло сотворить Великий не мог,
Есть лишь несовершенство.
Но оно так же опасно, как то,
Что ты Злом называешь.
Князя тьмы и демонов нет.
Но каждым поступком
лжи, гнева и глупости
создаем бесчисленных тварей.
Безобразных и страшных по виду.
Кровожадных и гнусных.
Они стремятся за нами,
Наши творенья! Размеры
И вид их созданы нами.
Берегись рой их умножить.
Твои порожденья тобою
Питаться начнут… Осторожно…
... (Н. Рерих)


ПОРОЖДЕНИЕ ЗЛА или НЕТ СТРАШНЕЕ ВРАГА, ЧЕМ БЫВШИЙ ДРУГ



*Слева в ребра, чуть выше локтя, мелкими острыми зубами в меня впилось маленькое, но очень вонючее существо. Пытаясь стряхнуть его, я резко крутанулся вправо, поворачивая голову, чтобы достать его зубами. Из-за дерева молниеносно метнулась тень, и я ощутил на своем горле крепкие, опытные зубы, которые сжимались все сильнее и сильнее. Воздуха не хватало, я захрипел… Прогремела длинная автоматная очередь. Зубы моего врага начали ослабевать, из его пасти пошла кровавая пена и, пузырясь, потекла мне на шею и грудь… Судорожный вздох. Воздух с коротким щелчком очень больно продрался в мои легкие. Я поднялся. Вонючка все еще висела на мне, оцепенев от злости и страха. В ярости я схватил ее зубами. Послышался треск ломающихся ребер. Господи, ведь в два раза меньше зайца, а сколько злобы! Даже с переломанными ребрами она крепко висела на мне. Пришлось с силой дирануть ее и привычным движением несколько раз мотнуть головой. Тушка обмякла, обделалась и повисла. Я с отвращением бросил ее на землю. В этот момент мои налитые кровью глаза увидели, как на нашего всеобщего любимца, Цыгана, бросились три лохматых и яростных пса. Не ощущая собственной боли, я с лаем кинулся в эту кучу…
В дверях показалось встревоженное лицо Папы. Не зажигая света, он подошел ко мне, сел рядом, обнял и, прижавшись лбом к моей голове, тихонечко прошептал: "Не надо, Рыжий, все хорошо. Мы дома… Успокойся, а то сестренку разбудишь".
Я, задержав тяжелое дыхание, прислушался. Сестренка мирно посапывала. Ее не разбудил мой лай, поднявший Папу.
Да когда же закончится этот кошмар!? Ведь мы уже 3 месяца дома, а ко мне почти каждую ночь приходят жутики прошлого. Мне стало не по себе. Захотелось, чтобы Папа скорей ушел. А он, не понимая этого, продолжал гладить меня. Мне так хотелось остаться одному. Пришлось хитрить. Я лизнул его в ухо, говоря: "Ладно, иди, я в порядке". Он потрепал меня по загривку и пошлепал босыми ногами в свой "гамак". Болели старые раны. Я лег на прохладный пол и уставился в пустоту. Не хотелось видеть никого и ничего… Хотелось выть. Но этого делать нельзя!!! Когда же это кончится?!


**С тех пор, как забрали мальчика на войну, мать с замиранием сердца ждала возвращения отца, спускавшегося за почтой. Она старалась чем-то занять себя, чтобы сгладить остроту ожидания, надежды, страха. Тщательно простирывалось белье, мылась посуда, терся и так блестевший, как зеркало, пол. Вот и сейчас третий раз перемывалась стопка посуды… Он вошел, пряча глаза, небрежно бросил газеты на журнальный столик. Но по его напряженной спине мать поняла – ПРИШЛА БЕДА! Как в замедленной съемке медленно поплыли вниз блюдца и бокалы. Коснувшись пола, они поднимались вверх фейерверком мелких осколков и растекались по всей кухне. Медленно-медленно поплыли стены, судорожно раскрытый рот беззвучно кричал: «Сынок… Коленька… Нет! Нет…». Она не потеряла сознание, не билась в истерике. Он подошел, опустился рядом, как-то виновато расправляя скомканную бумажку. Это была похоронка.
- «Не верю!» – Лицо ее стало жестким и колючим. Всегда смешливые голубые глаза потемнели, приобретя цвет вороненой стали.
- «Сердце мне говорит, что это неправда! Я бы почувствовала… Да вот и Лютый среагировал бы.»
Лютый, услышав свою кличку, вошел в кухню и тут же располосовал лапу осколком стекла. Это был настоящий немецкий овчар, драчун, прекрасно выращенный и отдрессированный сыном. Николай собирался вместе с ним служить на границе, да Судьба распорядилась несколько иначе…
- «Иди, обработай лапу Лютому перекисью водорода и залей зеленкой, а я здесь пока подмету.»
- «Я сама!» – Она с силой вырвала веник из его рук. А он, не зная, как на это реагировать, немного потоптался по битому стеклу и двинулся, кликнув Лютого, в комнату.
Обработав и затянув довольно глубоко порезанную лапу, отец с каким-то страхом вернулся в кухню вслед за старым пуделем (еще одним членом их семьи). Он ожидал увидеть что угодно, только не это – мать заводила любимые Колюшкины пирожки…
После десяти дней безрезультатного обивания порогов военкоматов, где никто толком не смог ей ничего сказать, мать потребовала от отца немедленно отправляться за сыном, живым или мертвым.
- «А как же работа? Выгонят! Чем жить-то будем?» – Пытался урезонить ее отец.
- «Да провались ты пропадом, размазня! Я сама пойду разгружать вагоны!»


- Это ему – боевому офицеру, всю жизнь командовавшему людьми, крепко понюхавшему пороху в "интернациональном долге"… Такого он от нее еще не слышал…
Были изъяты все сбережения на свадьбу Николая и начало его самостоятельной жизни. Проданы все драгоценности и аппаратура. Отец с тяжелым сердцем отправился, сам не зная куда…


***Вместе со своими сверстниками переоделся мальчишка в военную форму. Взяв в руки автомат, почувствовал себя героем, украдкой начищал рукавом новенький гвардейский значок. Ножка значка больно покалывала грудь, протыкая тельняшку и вызывая какие-то новые, неизведанные ощущения значимости, самости и всемогущества…
Геройство закончилось при первом же разорвавшемся близко снаряде. Дошло, что война – это не игра. Он упал в липкую грязь дороги. Одежда сразу пропиталась влагой. Над головой со свистом пролетали пули. Штаны были мокрые не только от лужи, в которой он лежал. Не понимая, что делает, он зажмурился и нажал спусковой крючок. Автомат заколотился в слабых руках, больно ударяя при каждом подскоке по лицу. Вся обойма была выпущена в никуда.


Прошла еще одна неделя его военной жизни.…
Он очнулся под разбитой боевой машиной. Мучил острый, удушливый запах горелого масла и резины, запах металла и еще чего-то незнакомого.
- Где я? Что со мной? – мелькнуло в голове.
В ушах стоял звон. Его стошнило. Он попытался встать на четвереньки, но не смог этого сделать. Руки и ноги были ватными и не слушались. Маленькая собачонка, взявшись неизвестно откуда, начала вылизывать его рвоту на земле. Рядом послышался стон с подвывом. Повернув голову, он увидел жуткую картину. Лежащий рядом солдат не имел лица. Это было сплошное кровавое месиво. Но ужасным было не это. Две небольшие собачонки отрывали куски, упираясь лапами в это месиво, совершенно не обращая никакого внимания на стоны и дерганье своей жертвы. Молодому солдатику, родившемуся и выросшему с собаками, воспитавшему прекрасного овчара, стало дурно до такой степени, что он снова потерял сознание…
Придя в себя, он мельком глянул на находившегося рядом. Передняячасть его головы была тщательно обглодана, от ушей к затылку все висело клочьями. Собак рядом уже не было. То, что они творили, никак не укладывалось в голове. С трудом, развернувшись, он пополз из-под машины наружу. Выбравшись, совершенно выбился из сил и, закрыв глаза, опять провалился в небытие.
Его подхватили большие, сильные руки, встряхнули, поставили на ноги, не отпуская. Он открыл глаза. Увидев грязную камуфляжную форму, обрадовался. Но, откинув назад голову, растерялся – черные бороды, пронзительно-темные глаза, зеленые ленты.
- «Еще один бравый солдат Швейк!» – сказал поднявший его боевик. В лицо ударил острый, как будто сконцентрированный, запах табака. Вокруг стоял дружный хохот.
- «Давай знакомиться, сынок, меня зовут дядя Ислам!»


... продолжение следует...
Автор опуса Сергей Ахапкин и его Рудый